Мет Уаймен - За стеклом [Коламбия-роуд]

Подозреваю, что все это издержки имиджа. Быть может, называйся клавиатура чем-нибудь вроде «доски удовольствий», Слим хватался бы за нее гораздо чаще. В любом случае, именно с джойпадом в руках он выходит сейчас на игровую арену. Эта зона расположена где-то в киберпространстве, и там мой друг встречается лоб в лоб с другими такими же «слимами» со всех концов света. Игровая тактика моего бойфренда состоит по большей части в перехвате инициативы, что полностью противоречит его собственной жизненной философии. Не жди, пока тебе нанесут поражение. Всех оппонентов надобно стукнуть, да покрепче, всем, что только попадет под руку. Иными словами: убивай все, что движется! Даже если речь идет о партии в виртуальный гольф. Уж таков он есть, милый мой Слим. За тем исключением, конечно, когда настанет пора свернуть косячок или кто-то из незримых наблюдателей огорошит вдруг его известием, что его член высунулся из-под халата. Чаще всего оба этих довода сразу и убеждают Слима надавить кнопку «паузы» и побрести обратно в спальню, чтобы набросить на себя что-нибудь. По пути он сделает лишь одну остановку, чтобы предложить наполовину выкуренный косяк третьему постояльцу нашего дома, открытого нараспашку. «Доставка в номер», — взывает он под дверью и потуже затягивает пояс на чреслах, прежде чем войти.

Если вам, как и многим другим, уже доводилось заглядывать к нам, тогда вы прекрасно знакомы с Павловым. Это мой старший братец, разбавляющий напряженность драмы комический персонаж. Человек, навеки застрявший в своей настолько аккуратно прибранной комнате, что даже Слим чисто автоматически подставляет под свою самокрутку сложенную ковшиком ладонь: не дай бог, на пол упадет щепотка пепла. Павлов всего-то полчаса как на ногах, но его футон уже свернут, а кровать снова превращена в софу. Даже постельное белье сложено в стопочку до вечера, а на смену простыням явились подушки, настолько пухлые, что усесться на них не позволит совесть. Павлов работает на дому — под тем предлогом, что для наведения порядка в хаосе собственных мыслей ему необходим абсолютный покой. Этому правилу подчинен и компьютер у него на столе. Там наш «хранитель экрана» конструирует абстрактные математические узоры, весьма достоверно изображающие поведение волн вдоль берегов Тихого океана во время приливов или что-нибудь в этом духе. С виду мой братец кажется удивительно собранным человеком: короткая стрижка, гладко выбритый подбородок, отутюженная рубашка, всегда чистые брюки и свежие носки. Можете быть спокойны, когда Павлов закончит гладить, на брюках появятся безупречно прямые стрелочки. Всякому, кто наблюдает, как мой брат с неподражаемой легкостью и уверенностью утюжит стрелки на брюках, можно простить заблуждение, будто Павлов во всех отношениях аккуратист. Лишь перед теми, кто решит сузить обзор, приблизив его лицо, Павлов предстанет таким, какой он есть: дерганым и вечно чем-то озабоченным. При увеличении станут видны разбегающиеся от уголков глаз и поленницей сложенные на бровях морщинки, а если в этот миг Павлов еще и оторвется от трудов праведных, его озабоченность сделается очевидной.

— Ты выбрал не самое подходящее время, — сообщает он Слиму, сопровождая приближение косяка отрицательным мотанием головы. — Это не вписывается в мой режим дня.

— Вот что: перестань говорить всякие ужасы и расслабься хоть немного. Давай же, Пав. Если кто-то и в состоянии курить и гладить одновременно, так это ты.

Окруженный шипением пара, Павлов приостанавливается, чтобы глянуть на подношение.

— Спасибо за комплимент, но, боюсь, мне придется попросить тебя уйти.

— Первая затяжка за день, — напоминает Слим, — всегда самая лучшая.

Мой брат обхватывает ладонью затылок, словно прикидывая, не попросить ли помощи у зрительного зала.

— Скажи наркотикам «Да!», Павлов!

— В том, чтобы уметь правильно гладить, нет ничего постыдного.

— Слушай, тебе охота курнуть или нет?

— К несчастью, у меня нет подружки, к которой я могу обратиться за помощью всякий раз, когда мне потребуется выглаженная рубашка.

— Верно, — соглашается Слим. — Но в таком случае, к кому ты обращаешься всякий раз, когда тебе захочется травки?

Нервный тик пробегает по лицу Павлова, он уже готов сдаться. Взгляд на часы. Время определяется с точностью до наносекунды, как обычно.

— Так и быть, ладно. Только по-быстрому.

Мой брат делает мощную, быструю затяжку, моментально уподобляясь астматику с ингалятором.

— А что у тебя сегодня? — интересуется Слим. — Что-нибудь важное?

Мой брат утвердительно кивает и, не выдыхая дым, пищит, что этот день, вероятно, станет решающим для его карьеры.

Слим отступает на шаг.

— Тогда я не стал бы так налегать на курево. Красный сканк, все-таки.

— Мерзавец! — кашляет Павлов, теряясь в дыму. — Я думал, это обычное дерьмо.

Слим оборачивается к гладильной доске.

— По-моему, в таковое сейчас превратятся твои брюки.

— Черт! — Павлов хватает утюг и со страдальческим видом осматривает оставшийся от него отпечаток.

— Осторожно, — предупреждает Слим и указывает на тлеющий окурок между пальцами Павлова. — А то еще уронишь уголек. Так и дыру прожечь недолго.

Еще миг, и Слим потребует косячок обратно, чтобы продолжить свой утренний обход. Если, конечно, он вообще предлагал моему братцу пыхнуть. Увы, весь диалог звучал в моем воображении. Без доступа к компьютеру о происходящем в доме я могу только догадываться, но общий расклад вы уже уяснили. Речь идет о двух парнях с диаметрально противоположными характерами: один рожден для яркого горенья, другой все еще ждет свою искру.

В отличие от Слима, Павлов притягивает к себе ничуть не меньше мужских взглядов, чем женских. Этот показатель убедительно свидетельствует в пользу привлекательности моего брата для обоих полов, хотя сам он не поблагодарил бы меня за такой вывод. «Я не голубо-ой!», — вечно протестует он, явно напуганный собственной сексапильностью. Нет, он вовсе не гей, и подобные намеки неизменно приводят моего братца в ярость. Как и давняя кличка, ставшая теперь второй натурой. Павлов — это фамилия ученого, обнаружившего, что собак можно натренировать пускать слюну по звяканью колокольчика. Вот только у моего братца непроизвольную реакцию вызывает не колокольный звон, а зов матушки-природы.

Для мужчины это странно, но поведением Павлова управляют не член, не голова и даже не сердце. Его босс — мочевой пузырь. Честно говоря, охоту пописать у Павлова может вызвать легчайший стимул, и мы со Слимом используем эту его особенность к собственной выгоде, уж не говоря о тех виртуальных посетителях, что выискивают любую возможность увидеть, как тот стремглав бежит в уборную по любому поводу, будь то капель из неплотно закрытого крана, щелчок ушка пивной банки или писк воздушного шарика. Стоит упереть в Павлова вопросительный взгляд, и он немедленно попросится в туалет. Бедолага все сваливает на психологический груз своей профессии, но, вы уж мне поверьте, семена пали в почву давно. В детстве мы оба держали хомячков. Мой пал геройской смертью в когтях у кошки в ту ночь, когда я забыла запереть клетку. Хомяк Павлова подхватил воспаление легких, перед этим совершенно облысев от чрезмерного тисканья. Погиб из-за преступной халатности, скажем так. Жалкая участь, которая, как мне представляется, грозит теперь самому Павлову, прожегшему свои счастливые брючки.

— Я с удовольствием одолжу тебе свой костюм, — радушно говорит Слим, но ему предстоит тут же сникнуть под испепеляющим взглядом Павлова.

С точки зрения моего братца, этот человек, у которого одно плечо слегка выше другого, застыв перед ровными книжными полками, нарушает безупречность царящей в его комнате симметрии. А такое он пережить не способен.

— Ты подразумеваешь под костюмом меховую куртку и спортивные штаны с отвисшим задом? Уволь.

— У меня где-то есть брюки от костюма, — замечает Слим.

— Прошлым летом ты обрезал их по колено.

— Так надень носки подлиннее…

— Хватит! — не выдерживает Павлов. — Если бы у тебя и были приличные брюки, я не коснулся бы их даже в резиновых перчатках.

— Это еще почему?

— Ты же надеваешь их на голое тело!

— Отказ от нижнего белья есть акт освобождения. Мужской эквивалент костра из лифчиков.

— Слим, я могу уподобить это только псу, разгуливающему без ошейника.

Мой бойфренд расценивает метафору как похвалу.

— Ты прав. В этом и впрямь есть нечто бунтарское и необузданное.

— Вовсе нет, скорее — отпугивающее. При виде собаки без ошейника большинство прохожих переходит на противоположную сторону улицы. Невозможно представить, где побывал этот пес и на что он способен.

Слим пожимает плечами. Бормочет что-то насчет того, что зато стирки меньше. Но Павлов не особенно слушает. Он благодарен другу за великодушие, но брюки для него — дело принципа.